и, что интересно, портреты Громбчевского и Янгхазбенда.
Вот что рассказывает сам Громбчевский о своем пребывании в Хунзе и о том, как эта страна просилась в состав России (выдержка из Доклада) Это НЕ ТОТ доклад, и о ДРУГОМ путешествии, чем вам немного ранее рассказал Leb.
ДОКЛАДЪ
Подполковника ГРОМБЧЕВСКАГО
читанный въ Николаевской Академіи Генеральнаго Штаба 14 марта 1891 г.
Англо-русскимъ соглашеніемъ 1872-73 г. условлено было между обоими государствами, что вліяніе Россіи не должно распространяться на левый берегъ Панджа, а вліяніе Англіи - на правый. Соглашеніе это въ 1883 г. нарушено было англичанами, которые побудили авганцевъ занять Шугнанъ, Рошанъ и Ваханъ, т. е. памирскiя ханства, при чемъ сфера вліянія Авганистана распространилась далеко на правый берегъ Панджа и достигла до окраинъ Памира. Министерство иностранныхъ делъ, хотя и опротестовало столь существенное нарушеніе договора, но, въ виду политическихъ событій того времени, англійское правительство нашло возможнымъ не удовлетворить законныхъ требованій нашего министерства и занятыя провинціи остались во власти Авганистана. [2]
Осенью 1888 г. разразились событія, хорошо памятныя всемъ интересующимся судьбою Средней-Азіи. Событія эти поразили своею неожиданностью и доказали наглядно непрочность и отсутствіе внутренней связи въ такомъ сильномъ, повидимому, государстве, какъ Авганистанъ. Если бы не великодушіе и безпримерное въ летописяхъ безкористіе Россіи - весь Северный Авганистанъ вошелъ бы въ составъ имперіи и Россия встала бы твердою ногою на Гиндукуше. Оплотъ, воздвигнутый англичанами противъ Россіи и поддерживаемый ценою громадныхъ матеріальныхъ затратъ, а именно: выдачею 1.200.000 рупій ежегодной субсидіи, рушился было самъ собого, а занятіе Севернаго Авганистана и непосредственное соседство съ Индіею причиняло бы не мало заботъ и горя остъ-индскому правительству.
Дело въ томъ, что наместникъ Севернаго Авганистана Исхакъ-ханъ, двоюродный братъ эмира Абдурахмана, отложился и просилъ защиты и покровительства у Белаго Царя. Преданныя эмиру войска бежали, очистивъ весь Северный Авганистанъ. Событія эти застали англичанъ врасплохъ и следовали такъ быстро, что уже въ Ноябре 1888 г. въ памирскихъ ханствахъ и Бадахшане водворились законные владетели, а въ Мазаръ-и-Шерифе - возселъ Исхакъ-ханъ. Все это случилось въ теченіи одного месяца и совпало съ пребываніемъ моимъ въ Канджуте. Происшествія эти чрезвычайно подняли престижъ Россіи и усилили естественную къ намъ симпатію средне-азіатскихъ народовъ. Для поясненія насколько симпатія эта сильна, я позволю себе привести несколько случаевъ, подтвержденныхъ офиціальными письмами и документами: [3]
Уезжая изъ Канджута, я оставлялъ хана серьезно больнымъ. Темъ не менее, онъ принялъ меня во дворце и въ торжественной прощальной аудіенціи, въ присутствіи сановниковъ страны и пословъ из Гильгита, поручилъ мне довести до сведенія ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, что онъ проситъ принять его и страну въ подданство Россіи. Сафдеръ-Али-ханъ, показывая мне письмо къ нему Вице-Короля Индіи, между прочимъ, сказалъ: „Вотъ письмо, въ которомъ онъ обещаетъ сделать страну мою арсеналомъ и казнохранилищемъ Индіи (т. е. переполнить оружіемъ и деньгами). Я ненавижу англичанъ и прогналъ посланцевъ. Я знаю, англичане будутъ мстить мне за это, но я не боюсь ихъ, ибо прислонился къ скале, на которой незыблемо стоитъ Великій Белый Царь". Дальше онъ просилъ снабдить его хотя бы двумя горными орудіямм и сотнею берданокъ, обещая никогда не допустить въ страну свою англичанъ. Речъ свою правителъ Канджута закончилъ словами: „я молюсь о здравіи Белаго Царя, моего Великаго Покровителя" и, повернувшись къ западу, сотворилъ молитву вместе; со всеми присутствовавшими.
Заявленіе это поставило меня въ крайне затруднительное положеніе. Я посетилъ Канджутъ съ научною целью, не имея никакой политической миссіи и не зналъ что ответить хану, избалованному предложеніями и ухаживаніямя англичанъ. Поэтому, подтвердивъ еще разъ о совершенно частномъ характере моего посещенія, посоветовалъ хану обратиться къ ИМПЕРАТОРСКОМУ россійскому консулу въ Кашгаріи. Сафдеръ-Али-ханъ снарядилъ въ Кашгарію посолъство, снабдивъ посла собственворучными письмами къ консулу, туркестанскому генералъ-губернатору и министру иностранныхъ [4] делъ. Послу поручено было дойти, по крайней мере, до Ташкента и вручить лично письма генералъ-губернатору, но консулъ нашъ въ Кашгаре задержалъ его, письма отобралъ, а самого въ Ташкентъ не пустилъ. О дальнейшей участи ходатайства Сафдеръ-Али-хана достоверныхъ сведеній не имею. Кажется письма отправлены были въ азіатскій департаментъ министерства иностранныхъ делъ, правитель же Канджута не былъ даже почтенъ ответомъ. Повидимому, такая же участь постигла и письмо Сафдеръ-Али-хана{1} ко мне отъ 30 Августа 1888 г., въ которомъ онъ, узнаівъ о Тезоименитстве ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, проситъ довести до сведінiя ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА о его безпредельной преданности, при чемъ, между прочимъ, пишетъ: „Узнавъ о высокоторжественномъ дне, который празднуютъ все подданные Великаго Белаго Царя, я съ моимъ народомъ наделъ новыя платья и отпряздновалъ этотъ день настолько торжественно, насколько позволили то средства моей бедной страны. У меня одна только пушечка и я приказалъ стрелять изъ нея во славу Великаго Государя".
Василий Волкодав у той самой пушечки